Стихи о природе

Когда высоко под дугою
Звенело солнце для меня,
Я жил унылою мечтою,
Минуты светлые гоня…

Они пугливо отлетали,
Но вот прибился мой звонок:
И где же вы, златые дали?
В тумане — юг, погас восток…

А там стена, к закату ближе,
Такая страшная на взгляд…
Она всё выше… Мы всё ниже…
«Постой-ка, дядя!»- «Не велят».

* По автографу под загл. «За Пушкиным»,
означающим общность мотива со
стихотворением Пушкина «Телега жизни».

Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду?
Я тот же, что и был и буду весь мой век.
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Дорогу проложить, где не бывало следу,
Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах,
Чувствительным сердцам и истине я в страх
В острог Илимский еду.

Начало 1791 (?)

Внемля ветру, тополь гнется, с неба дождь осенний
льется,
Надо мною раздается мерный стук часов стенных,
Мне никто не улыбнется, и тревожно сердце бьется,
И из уст невольно рвется монотонный грустный
стих;
И как тихий дальний топот, за окном я слышу
ропот,
Непонятный странный шепот — шепот капель
дождевых.
Отчею так ветру скучно? Плачет, ноет он
докучно, —
И в ответ ему стозвучно капли бьются и бегут,
Я внемлю, мне так же скучно, грусть со мною
неразлучна,
Равномерно, однозвучно рифмы стройные текут,
В эту пору непогоды, под унылый плач Природы,
Дни, мгновенья, точно годы — годы медленно идут.

Хотите ль вы в душе проведать думы,
Которым нет ни образов, ни слов, —
Там, где кругом густеет мрак угрюмый,
Прислушайтесь к молчанию лесов;
Там в тишине перебегают шумы,
Невнятный гул беззвучных голосов.

В сих голосах мелодии пустыни;
Я слушал их, заслушивался их,
Я трепетал, как пред лицом святыни,
Я полон был созвучий, но немых,
И из груди, как узник из твердыни,
Вотще кипел, вотще мой рвался стих.

Что лист упавший — дар червонный;
Что взгляд окрест — багряный стих…
А над парчою похоронной
Так облик смерти ясно-тих.

Так в золотой пыли заката
Отрадно изнывает даль;
И гор согласных так крылата
Голуботусклая печаль.

И месяц белый расцветает
На тверди призрачной — так чист!..
И, как молитва, отлетает
С немых дерев горящий лист…

Волшебница! Как сладко пела ты
Про дивную страну очарованья,
Про жаркую отчизну красоты!
Как я любил твои воспоминанья,
Как жадно я внимал словам твоим
И как мечтал о крае неизвестном!
Ты упилась сим воздухом чудесным,
И речь твоя так страстно дышит им!
На цвет небес ты долго нагляделась
И цвет небес в очах нам принесла.
Душа твоя так ясно разгорелась
И новый огнь в груди моей зажгла.
Но этот огнь томительный, мятежный,
Он не горит любовью тихой, нежной,–
Нет! он и жжет, и мучит, и мертвит,
Волнуется изменчивым желаньем,
То стихнет вдруг, то бурно закипит,
И сердце вновь пробудится страданьем.
Зачем, зачем так сладко пела ты?
Зачем и я внимал тебе так жадно
И с уст твоих, певица красоты,
Пил яд мечты и страсти безотрадной?

1826 или январь 1827

Проходили калики деревнями,
Выпивали под окнами квасу,
У церквей пред затворами древними
Поклонялись пречистому Спасу.

Пробиралися странники по полю,
Пели стих о сладчайшем Исусе.
Мимо клячи с поклажею топали,
Подпевали горластые гуси.

Ковыляли убогие по стаду,
Говорили страдальные речи:
«Все единому служим мы господу,
Возлагая вериги на плечи».

Вынимали калики поспешливо
Для коров сбереженные крохи.
И кричали пастушки насмешливо:
«Девки, в пляску! Идут скоморохи!»

1910

Читайте, деревья, стихи Гезиода,
Дивись Оссиановым гимнам, рябина!
Не меч ты поднимешь сегодня, природа,
Но школьный звонок над щитом Кухулина.
Еще заливаются ветры, как барды,
Еще не смолкают березы Морвена,
Но зайцы и птицы садятся за парты
И к зверю девятая сходит Камена.
Березы, вы школьницы! Полно калякать,
Довольно скакать, задирая подолы!
Вы слышите, как через бурю и слякоть
Ревут водопады, спрягая глаголы?
Вы слышите, как перед зеркалом речек,
Под листьями ивы, под лапами ели,
Как маленький Гамлет, рыдает кузнечик,
Не в силах от вашей уйти канители?
Опять ты, природа, меня обманула,
Опять провела меня за нос, как сводня!
Во имя чего среди ливня и гула
Опять, как безумный, брожу я сегодня?
В который ты раз мне твердишь, потаскуха,
Что здесь, на пороге всеобщего тленья,
Не место бессмертным иллюзиям духа,
Что жизнь продолжается только мгновенье!
Вот так я тебе и поверил! Покуда
Не вытряхнут душу из этого тела,
Едва ли иного достоин я чуда,
Чем то, от которого сердце запело.
Мы, люди, — хозяева этого мира,
Его мудрецы и его педагоги,
Затем и поет Оссианова лира
Над чащею леса, у края берлоги.
От моря до моря, от края до края
Мы учим и пестуем младшего брата,
И бабочки, в солнечном свете играя,
Садятся на лысое темя Сократа.

1946

И снова осень валит Тамерланом,
В арбатских переулках тишина.
За поулстанком или за туманом
Дорога непроезжая черна.
Так вот она, последняя! И ярость
Стихает. Все равно что мир оглох…
Могучая евангельская старость
И тот горчайший гефсиманский вздох.

Дни твои кончаются,
Книги разгибаются.
Тайные дела обличаются.
Духовный стих
«о свитке ерусалимском»
Ты худа, душа, скорбно течешь путем своим?
Что дрожишь, тоскуешь, горючая?
Ах, нельзя в ризы светлые
Тебя облачить,
Нельзя псалмы и песни
Над тобой сотворить?
Ах, не так ты жила, как положено,
Как заповедали тебе словеса его.
Прожила свой век ни огнян, ни студян,
Ныне приспела пора ответ держать перед господом.
Тебя бог пожаловал селеньем райским,
Душу дал поющую, играющую,
В руку дал лазоревый цвет,
На главу — смарагдовый венец.
Ты наказа божья не послушала,
Разметала цвет господний лазоревый,
Не пошла в селенье свое райское
Из закутья, со двора не выглянула,
За кудель засела тихомерную,
Возлюбила кротость плачевную.
Не воспела живучи
Песни радости,
Не возжила светильника
В ночь под праздником.
Идти бы тебе сырой земле на преданье,
Засыпать тебя песками рудо-желтыми!
Да глянь — отец до тебя умилился,
Не отвратил лица своего…
Радуйся, утешься, душа прекрасны,
Посылает тебя вновь творец на трудную землю.
Ты ступай — поищи для него
Златоструйных вод,
Златоперых птиц,
А себе — скуй свадьбу
Вековечную нерушимую.
Сошла с небес туча каменная,
Солнце-месяц опять зажигается.
Возвеселися, душа, на земле!
Небо и вся тварь играет,
Дольняя горними поет.

Осень 1907

Я чувствую, во мне горит
Святое пламя вдохновенья,
Но к темной цели дух парит…
Кто мне укажет путь спасенья?
Я вижу, жизнь передо мной
Кипит, как океан безбрежной…
Найду ли я утес надежный,
Где твердой обопрусь ногой?
Иль, вечного сомненья полный,
Я буду горестно глядеть
На переменчивые волны,
Не зная, что любить, что петь?

Открой глаза на всю природу,-
Мне тайный голос отвечал,-
Но дай им выбор и свободу,
Твой час еще не наступал:
Теперь гонись за жизнью дивной
И каждый миг в ней воскрешай,
На каждый звук ее призывный —
Отзывной песнью отвечай!
Когда ж минуты удивленья,
Как сон туманный, пролетят
И тайны вечного творенья
Ясней прочтет спокойный взгляд,-
Смирится гордое желанье
Весь мир обнять в единый миг,
И звуки тихих струн твоих
Сольются в стройные созданья.

Не лжив сей голос прорицанья,
И струны верные мои
С тех пор душе не изменяли.
Пою то радость, то печали,
То пыл страстей, то жар любви,
И беглым мыслям простодушно
Вверяюсь в пламени стихов.
Так соловей в тени дубров,
Восторгу краткому послушный,
Когда на долы ляжет тень,
Уныло вечер воспевает
И утром весело встречает
В румяном небе светлый день.

1826 или 1827

О муза, друг мой гибкий,
Ревнивица моя.
Опять под дождик сыпкий
Мы вышли на поля.

Опять весенним гулом
Приветствует нас дол,
Младенцем завернула
Заря луну в подол.

Теперь бы песню ветра
И нежное баю
За то, что ты окрепла,
За то, что праздник светлый
Влила ты в грудь мою.

Теперь бы брызнуть в небо
Вишневым соком стих
За отческую щедрость
Наставников твоих.

О мед воспоминаний!
О звон далеких лип!
Звездой нам пел в тумане
Разумниковский лик.

Тогда в веселом шуме
Игривых дум и сил
Апостол нежный Клюев
Нас на руках носил.

Теперь мы стали зрелей
И весом тяжелей…
Но не заглушит трелью
Тот праздник соловей.

И этот дождик шалый
Его не смоет в нас,
Чтоб звон твоей лампады
Под ветром не погас.

Ах, как у нас хорошо на балконе, мой милый! смотри —
Озеро светит внизу, отражая сиянье зари;
Белый там нежится лебедь, в объятьях стихии родной,
И не расстанется с ней, как и ты, друг мой милый,
со мной…
Сколько ты мне ни толкуй, что родная стихия твоя —
Мир, а не жаркое солнце, не грудь молодая моя!

Камни, камни! о вас сожаленье!
Вы по земле мне родные!
В жилах моих роковое биенье,
Та же, все та же стихия.
Века вы питались кровью заката,
Жертвенной, девственной кровью,
Вас море ласкало, как старшего брата,
Грызло, кусало с любовью.
Люди, из вас воздвигали мы храмы,
Из вас мы слагали дворцы и жилища,
Вами мы крыли могильные ямы,
Вы с нами — в жизни и на кладбище!
Камни, камни, о вас сожаленье!
В день, когда ангелов к солнцу подымутся трубы,
Вы ли пребудете вне воскресенья,
Как хаос косный и грубый?
Нет, вы недаром родня изумрудам,
Аметистам, рубинам, сапфирам,
Жизненный трепет пройдет до встревоженным грудам,
И камней восторженный гимн, как сияние, встанет
над миром.

Год написания: 1903

Снег кружится,
Снег ложится —
Снег! Снег! Снег!
Рады снегу зверь и птица
И, конечно, человек!

Рады серые синички:
На морозе мерзнут птички,
Выпал снег — упал мороз!
Кошка снегом моет нос.
У щенка на черной спинке
Тают белые снежинки.

Тротуары замело,
Все вокруг белым-бело:
Снего-снего-снегопад!
Хватит дела для лопат,
Для лопат и для скребков,
Для больших грузовиков.

Снег кружится,
Снег ложится —
Снег! Снег! Снег!
Рады снегу зверь и птица
И, конечно, человек!

Только дворник, только дворник
Говорит: — Я этот вторник
Не забуду никогда!
Снегопад для нас — беда!
Целый день скребок скребет,
Целый день метла метет.
Сто потов с меня сошло,
А кругом опять бело!
Снег! Снег! Снег!

Тих под осенними звездами
Простор песчаный, голубой.
Я полон музыкой, огнями
И черной думой, и тобой.
Я вижу в бледности сияний
Трубы фабричной обелиск;
В хаосе дымных мирозданий,
Как хищный коготь,- лунный диск.
Чу… Крик отрывистый и странный.
То там, где дробятся лучи,
На белой отмели песчаной
Перекликаются сычи.
Зачем-то нужно тьме зеленой
Зародыш кровяной зачать —
И будет вопль их воспаленный
До солнца судоржно звучать,-
Чтоб тот, как и они, незрячий,
В холодной мгле один кружил,
Потухший метеор бродячий,
Осколок огненных светил.
Я вдруг тебя увидел рядом —
На черни кос отлив зарниц,
И светится над темным взглядом
Сеть черных месяцев — ресниц…
И все — лишь крови шум оргийный
Да звон безумств седых веков?
Сычей крик хищный и стихийный
Над мертвым серебром песков?

1908

Час ворожбы и гаданья.
Солнце в далекой стране.
Но не его ли сиянья
На безмятежной луне?
И не его ли очами
Жизнь на земле зажжена?
И не о нем ли ночами
Томно мечтает она?
В ясную ночь полнолунья
Над колыханием трав
Пляшет нагая колдунья,
Золото кос разметав.
Пан ли играет на флейте?
Звучно-ль падение вод?
Девушки резвые, рейте,
Вейте за ней хоровод.
Вкруг одинокой березы
Дикого духа моля,
Лейте горючие слезы,
Смехом будите поля.
Тело стихиям откройте.
Пыль полуночных дорог
Росами травными смойте
С голых стремительных ног.
Вот, под луною мелькая
Длинной и светлой косой,
В белом покрове Иная
С вашей сплелась чередой
Словно возникла из праха,
Мчится, как вихорь легка.
В зыбком томлении страха
Веет от дивной тоска.
Смейтесь, и плачьте, и рейте,
Вместе одна за другой,
Страх и тоску одолейте
Буйной ночною игрой.
16 ноября 1920 г.

Пускай орел за облаками
Встречает молнии полет
И неподвижными очами
В себя впивает солнца свет.

Но нет завиднее удела,
О лебедь чистый, твоего-
И чистой, как ты сам, одело
Тебя стихией божество.

Она, между двойною бездной,
Лелеет твой всезрящий сон-
И полной славой тверди звездной
Ты отовсюду окружен.

Между 1838 и серединой 1839

Смеркает день. В бору темнеет.
Пожар зари над ним краснеет.
Во влажной почве лист сухой
Без звука тонет под ногой.
Недвижны сосны. Сон их чудный
Так полон грёз. Едва-едва
Приметна неба синева
Сквозь ветви. Сетью изумрудной
Покрыла цепкая трава
Сухое дерево. Грозою
Оно на землю свалено
И до корней обожжено.
Тропинка чёрной полосою
Лежит в траве. По сторонам
Грибы белеют тут и там.
Порою ветер шаловливый
Разбудит листья, слышен шум,
И вдруг всё стихнет — и на ум
Приходят сказочные дивы.
Слух раздражён. Вот в чаще треск —
И, мнится, видишь яркий блеск
Двух ярких глаз… Одно мгновенье —
И всё пропало. Вот река;
В зелёной раме лозняка
Её спокойное теченье
Так полно силы. В челноки
Собрали сети рыбаки,
Плывут; струи бегут от вёсел;
Угрюмый берег тень отбросил;
Мост под телегами дрожит;
И скрип колёс и стук копыт
Тревожат цаплю, и пугливо
Она летит из-под куста.
Весёлый шум и суета
На мельнице. Нетерпеливо
Вода сердитая ревёт,
Мелькает жёрнов торопливо…
Пора домой. Уж ночь идёт,
Огни по небу рассыпает.
Пора домой: семья забот
Меня давно там поджидает;
Приду, — и встретит у ворот,
И крепко, крепко обоймёт…

1857

Тебе, Кавказ, суровый царь земли,
Я снова посвящаю стих небрежный.
Как сына, ты его благослови
И осени вершиной белоснежной.
Еще ребенком, чуждый и любви
И дум честолюбивых, я беспечно
Бродил в твоих ущельях, — грозный, вечный,
Угрюмый великан, меня носил
Ты бережно, как пестун, юных сил
Хранитель верный, (и мечтою
Я страстно обнимал тебя порою.)

И мысль моя, свободна и легка,
Бродила по утесам, где, блистая
Лучом зари, сбирались облака,
Туманные вершины омрачая,
Косматые, как перья шишака.
А вдалеке, как вечные ступени
С земли на небо, в край моих видений,
Зубчатою тянулись полосой,
Таинственней, синей одна другой,
Всё горы, чуть приметные для глаза,
Сыны и братья грозного Кавказа

(Нужно читать первые буквы строчек сверху вниз)

Радость, как плотвица быстрая,
Юрко светит и в воде.
Руки могут церковь выстроить
И кукушке и звезде.
Кайся нивам и черемухам, —
У живущих нет грехов.
Из удачи зыбы промаха
Воют только на коров.
Не зови себя разбойником,
Если ж чист, так падай в грязь.
Верь — теленку из подойника
Улыбается карась.

И снова голос нежный,
И снова тишина,
И гладь равнины снежной
За стеклами окна.

Часы стучат так мерно,
Так ровен плеск стихов.
И счастье снова верно,
И больше нет грехов.

Я бросил их: я дома,-
Не манит путь назад.
Здесь все душе знакомо…
Я нежно, грустно рад.

Мои неясны грезы,
Я только тихо нов…
Закат рассыпал розы
По савану снегов.

8 февраля 1905

Весна и ночь покрыли дол,
Душа бежит во мрак бессонный,
И внятно слышен ей глагол
Стихийной жизни, отрешенной.

И неземное бытиё
Свой разговор ведет с душою
И веет прямо на нее
Своею вечною струею.

Но вот заря! Бледнеет тень,
Туман волнуется и тает,-
И встретить очевидный день
Душа с восторгом вылетает.

1856 или 1857 (?)

Опять стою я над Невой,
И снова, как в былые годы,
Смотрю и я, как бы живой,
На эти дремлющие воды.

Нет искр в небесной синеве,
Все стихло в бледном обаянье,
Лишь по задумчивой Неве
Струится лунное сиянье.

Во сне ль все это снится мне,
Или гляжу я в самом деле,
На что при этой же луне
С тобой живые мы глядели?

Июнь 1868

Стихает. Ночь темна. Свисти, чтоб мы не спали!..
Еще вчерашняя гроза не унялась:
Те ж волны бурные, что с вечера плескали,
Не закачав, еще качают нас.
В безлунном мраке мы дорогу потеряли,
Разбитым фонарем не освещен компас.
Неси огня! звони, свисти, чтоб мы не спали!-
Еще вчерашняя гроза не унялась…
Наш флаг порывисто и беспокойно веет;
Наш капитан впотьмах стоит, раздумья полн…

Заря!.. друзья, заря! Глядите, как яснеет —
И капитан, и мы, и гребни черных волн.
Кто болен, кто устал, кто бодр еще, кто плачет,
Чтобурей сломано, разбито, снесено —
Все ясно: божий день, вставая, зла не прячет…
Но — не погибли мы!.. и много спасено…
Мы мачты укрепим, мы паруса подтянем,
Мы нашим топотом встревожим праздных лень —
И дальше в путь пойдем, и дружно песню грянем:
Господь, благослови грядущий день!

1856

Je l’attends dans la plaine sombre;
Au loin je vois blanchir une ombre,
Une ombre qui vient doucement…
Eh non! – trompeuse esperance –
C’est un vieux saule qui balance
Son tronc desseche et luisant.
Je me penche et longtemps j’ecoute:
Je crois entendre sur la route
Le son qu’un pas leger produit…
Non, ce n’est rien! C’est dans la mousse
Le bruit d’une feuille que pousse
Le vent parfume de la nuit.
Rempli d’une amere tristesse,
Je me couche dans l’herbe epaisse
Et m’endors d’un sommeil profond…
Tout-a-coup, tremblant, je m’eveille:
Sa voix me parlait a l’oreille,
Sa bouche me baisait au front.[1], [2]

[1] Перевод:
Ожидание
Я жду ее в сумрачной равнине;
Вдали я вижу белеющую тень –
Тень, которая тихо подходит…
Но нет – обманчивая надежда! –
Это старая ива, которая покачивает
Свой ствол, высохший и блестящий. –
Я наклоняюсь и долго слушаю:
Мне кажется, я слышу по дороге
Звук легких шагов…
Нет, не то! Это во мху
Шорох листа, Гонимого
Ароматным ветром ночи. –
Полный горькой печали,
Я ложусь в густую траву
И засыпаю глубоким сном…
Вдруг я просыпаюсь дрожа:
Ее голос говорил мне на ухо
Ее губы целовали мой лоб.
(Франц.).

[2] L’attente. Впервые опубликовано (по черновому автографу) в 1887 г. в «Русской старине» (№ 5, с. 406; № 12, с. 735–736).

Беловой автограф находится в письме Лермонтова к С. Н. Карамзиной от 10 мая 1841 г., – по всей вероятности, тогда же и написано стихотворение.

Стихотворение ошибочно связывалось с именем французской поэтессы Оммер де Гелль, жены французского консула в Одессе. В 80-х годах XIX в. П. П. Вяземский, автор вымышленных «Писем и записок» Оммер де Гелль, напечатал переделанный им текст стихотворения «L’attente» – якобы первоначальную его редакцию под названием «A madame Hommaire de Helle» («K мадам Оммер де Гелль»).

Сведения П. П. Вяземского опровергнуты советским литературоведением: обнаружены рукописи, изобличавшие подделку (подробнее см.: Литературное наследство, т. 45–46. М., 1948, с. 761–766).

Прохладно. Все окна открыты.
В душистый и сумрачный сад.
В пруде горят звезды. Ракиты
Над гладью хрустальною спят.

Певучие звуки рояли
То стихнут, то вновь потекут;
С утра соловьи не смолкали
В саду — и теперь все поют.

Поник я в тоске головою,
Под песни душа замерла…
Затем, что под кровлей чужою
Минутное счастье нашла…

Март — точно май: весь снег растаял;
Дороги высохли; поля
Весенний луч теплом измаял, -
И зеленеет вновь земля.

И море в день обезольдилось,
Опять на нём синеет штиль;
Всё к созиданью возродилось,
И вновь зашевелилась пыль.

На солнце дров ольховых стопик
Блестит, как позлащённый мел,
И соловей, — эстонский: «oopik», -
Запеть желанье возымел...

Опять звенит и королеет
Мой стих, хоть он — почти старик!..
В закатный час опять алеет
Улыбка грустной Эмарик.

И ночь — Ночь Белая — неслышной
К нам приближается стопой
В сиреневой накидке пышной
И в шляпе бледно-голубой...

Снег на увядшей траве
Ярко сверкающей тканью
Пел похвалы мирозданью,
Белый на рыжей траве.
Стих за стихом в голове,
Не покоряясь сознанью,
Встали — на мертвой траве
Ярко живущею тканью.
2 декабря 1913 Попельня — Бровки Вагон

Год написания: 1913

Вчера под вечер веткой туи
Вы постучали мне в окно.
Но я не верю в поцелуи
И страсти не люблю давно.
В холодном сердце созидаю
Простой и нерушимый храм…
Взгляните: пар над чашкой чаю!
Какой прекрасный фимиам!
Но, внемля утро, щебет птичий,
За озером далекий гром,
Кто б не почтил призыв девичий
Улыбкой, розой и стихом?
Лето 1909
Гиреево