Стихи русских и зарубежных поэтов

«Постой, — паук сказал, —
Я чаю, я нашел причину,
Зачем еще большой я мухи не поймал,
А попадается всё мелочь; дай раскину
Пошире паутину,
Авось-либо тогда поймаю и больших».
Раскинув, нажидает их;
Всё мелочь попадает:
Большая муха налетит —
Прорвется и сама, и паутину мчит.

А это и с людьми бывает,
Что маленьким, куда
Ни обернись, беда.
Вор, например, большой, хоть в краже попадется
Выходит прав из-под суда,
А маленький наказан остается.

1774

Земля дышала ивами в близкое небо;
под застенчивый шум капель оттаивала она.
Было, что над ней возвысились,
может быть и обидели ее, —
а она верила в чудеса.
Верила в свое высокое окошко:
маленькое небо меж темных ветвей,
никогда не обманула, — ни в чем не виновна,
и вот она спит и дышит…
и тепло.

1912

А за окошком — родина:
Подъемный кран да глина.
Да желтая болотина,
Да красная калина.

А поправей немного,
В серебряной росе —
Веселая дорога —
Каширское шоссе.

И листья кружат в танце,
И ветки — словно сеть.
И едут иностранцы
На церковь поглазеть.

Летящая, как слава,
Из глубины веков,
Для них она — забава,
А для меня — любовь.

И вдалеке за горкою —
Поля, поля, поля…
Полыни ветка горькая
Она — как жизнь моя.

Привет родному краю!
Я весь навеки твой,
Я медленно сгораю
С березовой листвой.

1969

Одинокий, к тебе прихожу,
Околдован огнями любви.
Ты гадаешь.- Меня не зови.-
Я и сам уж давно ворожу.

От тяжелого бремени лет
Я спасался одной ворожбой
И опять ворожу над тобой,
Но не ясен и смутен ответ.

Ворожбой полоненные дни
Я лелею года,- не зови…
Только скоро ль погаснут огни
Заколдованной темной любви?

1 июня 1901, Шахматово

Вот и новый день глаза смыкает,
И его одела пелена,
Но в душе моей не умолкает
Негодующая тишина.

Немоты надменная основа,
Ты прочнее, чем словесный хруст,
Но как трудно, стыдно прятать слово,
Вырваться готовое из уст.

1985

Завьюжило город. И ветер, как молот,
Колотит по стенам, по спинам овчинным.
Сегодня шары фонарей раскаленных
Сочельник посыпал изюмом и тмином.
Так сладко похрустывал воздух вечерний,
И облако в звездах, и детские сани,
И фото японского Аэрофлота,-
О боже, ну что же ты делаешь с нами!
Похрустовал ток, и жестокое пламя
До хруста лизало в пожаре витрины
Хрустальную рюмку и сумку из кожи,-
О боже, ну что же ты делаешь с ними!
Похрустывал снег под вороной хрустящей,
Похрустывал локоть мороженой ветки,
Но чьей-то походки хрустящие звуки,
Которые здесь исключительно редки,
Меня поразили. По хрусту в подьезде
Я сразу узнала — ведь я не глухая!-
Здесь топчется вечность на лестничной клетке,
Метелкою с валенка снег отряхая.

Марш, марш — вперед! Идти ровнее!
Держите ружья под приклад…
Ребята, целиться вернее,
Не тратить попусту заряд!
Эх! я состарился на службе,
Но вас я, молодых солдат,
Старик капрал, учил по дружбе…
Ребята, в ряд! не отставать,
Не отставать,
Не унывать,
Вперед — марш, марш! не отставать!

Загнул не в час дурное слово
Мне офицерик молодой…
Его я — хвать, дружка милова…
Мне значит: смерть! закон прямой!
С досады смертной, с чарки рому
Руки не мог я удержать;

Погасла трубка… Затянуся,
Черт побери в последний раз!
Дошли до места… Становлюся…
Но не завязывать мне глаз!
За труд прощения прошу я,
Чур только низко не стрелять…
Веди нас бог в страну родную;
Ребята, в ряд! не отставать,
Не отставать,
Не унывать,
Вперед, марш — марш! не отставать!

(Между 1845 и 1859)

Год написания: 1845-1859

Упадает год за годом
Тёмный дождь грибной,
И уйдёт с его уходом
То, что было мной.

Было мной, когда был молод,
Жизни ждал иной,
Летом каждый день был золот,
Трепетен — весной.

Каждый день в жилище тесном,
С нищетой, с нытьём,
Я о подвиге словесном
Грезил, — о своём.

Вот прошёл, едва родился,
Я свой путь земной, —
И ушёл: так прекратился
Дождь грибной.

2000

Хорошо ввечеру при лампадке
Погрустить и поплакать втишок,
Из резной низколобой укладки
Недовязанный вынуть чулок.

Ненаедою-гостем за кружкой
Усадить на лежанку кота
И следить, как лучи над опушкой
Догорают виденьем креста,

Как бредет позад дремлющих гумен,
Оступаясь, лохмотница-мгла…
Всё по-старому: дед, как игумен,
Спит лохань и притихла метла.

Лишь чулок — как на отмели верши,
И с котом раздружился клубок.
Есть примета: где милый умерший,
Там пустует кольцо иль чулок,

Там божничные сумерки строже,
Дед безмолвен, провидя судьбу,
Глубже взор и морщины… О, Боже —
Завтра год, как родная в гробу!

1915

Волна к глазам неслышно подступила,
А в них, качаясь, осыпался хлеб.
Люблю опять ее со всею силой,
Березовую северную степь.

Волна у ног доверчиво ложится,
Высоких гор вокруг замкнулась цепь…
Гляжу на берег вспененный, а снится
Березовая северная степь.

Ради шутки, ради смеха
Я хотел бы жить всегда!
Но ответило мне эхо:
«Да!»
Повтори… еще… сначала…
Кто бессмертен, как мечты?
Снова эхо отвечало:
«Ты!»

1909
Мыза Ивановка

Год написания: 1909

Свою судьбу поди узнай заранее…
И он не знал, что музыку предаст
За чаевые в модном ресторане,
Где с постным видом развлекает нас.
Играет он, как будто отбывает
Свой срок на круглом стуле у фоно.
И музыкой веселой отпевает
Талант, уже загубленный давно.
А дома снова будет слушать Баха,
Когда засядет за уроки дочь…
Мурашками полезут под рубаху
Воспоминанья…
Он их гонит прочь.
И глядя вновь на худенькие руки,
Вдруг пожалеет искренне себя,
Что растерял божественные звуки,
В которых и была его судьба.

2009

На Руси свобода — анекдот,
я же не вития с медным зубом,
к мятежу не призывал народ,
не бунтарил, не бодался с дубом.

На заре работы, тихий раб,
в руки брал перо, а не дубину,
обнимал кустодиевских баб,
пил вино и собирал малину.

И когда почую смертный час,
то без злобы на эпоху злую,
я на посошок в последний раз
захмелюсь и дочку поцелую…

1971

Зарумянились клен и рябина,
Ярче золота кудри берез,
И безропотно ждет георгина,
Что спалит ее первый мороз.

Только тополь да ива родная
Все сдаваться еще не хотят
И, последние дни доживая,
Сохраняют зеленый наряд.

И, пока не навеяло снега
Ледяное дыханье зимы,
Нас томит непонятная нега,
И печально любуемся мы.

Но промчалося лето с весною,
Вот и осени дни сочтены…
Ах, уж скоро мы с этой красою
Распростимся до новой весны!

Свободы нет в природе,
Ее соблазн исчез,
Не надо на свободе
Смущать ноябрьский лес.

Застыли в смертном сраме
Над собственной листвой
Осины вверх ногами
И в землю головой.

В рубахе погорельца
Идет Мороз-кащей,
Прищелкивая тельца
Опавших желудей.

А дуб в кафтане рваном
Стоит, на смерть готов,
Как перед Иоанном
Боярин Колычев.

Прощай, великолепье
Багряного плаща!
Кленовое отрепье
Слетело, трепеща,

В кувшине кислорода
Истлело на весу…
Какая там свобода,
Когда зима в лесу.

1973

Дм. Бву

Звалась Soleil? ты или Чайной
И чем еще могла ты быть?.
Но стала столь необычайной,
Что не хочу тебя забыть.

Ты призрачным сияла светом,
Напоминая райский сад,
Быть и Петрарковским сонетом
Могла, и лучшей из сонат.

А те другие — все четыре
Увяли в час, поникли в ночь,
Ты ж просияла в этом мире,
Чтоб мне таинственно помочь.

Ты будешь мне живой укорой
И сном сладчайшим наяву…
Тебя Запретной, Никоторой,
Но Лишней я не назову.

И губы мы в тебе омочим,
А ты мой дом благослови,
Ты как любовь была… Но, впрочем,
Тут дело вовсе не в любви.

Нач 3 августа (полдень),
под «Венгерский дивертисмент» Шуберта.
Оконч 30 сентября 1963
Комарово. Будка

? Soleil — солнце (фр.)

Шумит река, в ее одноголосье —
Загадка вековая, кочевая.
Из темной чащи выбегают лоси,
Автомашин пугаясь — и пугая.

И голос, кличем пращуров звучащий,
И лес по обе стороны дороги,
И мы посередине темной чащи,
И наши многодумные тревоги,

И лоси, вдруг возникшие, как чудо,
С глазами, словно звезды Вавилона, —
Мы здесь навек. Мы не уйдем отсюда.
Земля нам не могила здесь, а лоно.

1988

Ночью выпал снег. Здорово ль,
Мой любезнейший земляк?
Были б санки да рысак —
То-то нагуляться вдоволь!

Но в пастушеском Веве
Не дается сон затейный,
И тоскуешь по Литейной,
По застывшей льдом Неве.

1855

Закружилась листва золотая
В розоватой воде на пруду,
Словно бабочек легкая стая
С замираньем летит на звезду.

Я сегодня влюблен в этот вечер,
Близок сердцу желтеющий дол.
Отрок-ветер по самые плечи
Заголил на березке подол.

И в душе и в долине прохлада,
Синий сумрак как стадо овец,
За калиткою смолкшего сада
Прозвенит и замрет бубенец.

Я еще никогда бережливо
Так не слушал разумную плоть,
Хорошо бы, как ветками ива,
Опрокинуться в розовость вод.

Хорошо бы, на стог улыбаясь,
Мордой месяца сено жевать…
Где ты, где, моя тихая радость,
Все любя, ничего не желать?

1918

О вечер волжских посадов,
О горний берег и дольний,
Мучных и картофельных складов
Ослепшие колокольни!

Языческий хмель заплачек,
Субботние пыльные пляски,
Худых, высоких рыбачек
Бесстыжие, грустные ласки.

Плавучие цехи завода,
Далекая ругань, а рядом —
Вот эти огни парохода,
Подобные чистым Плеядам.

1943

Когда мне говорят: «Александрия»,
я вижу белые стены дома,
небольшой сад с грядкой левкоев,
бледное солнце осеннего вечера
и слышу звуки далеких флейт.

Когда мне говорят: «Александрия»,
я вижу звезды над стихающим городом,
пьяных матросов в темных кварталах,
танцовщицу, пляшущую «осу»,
и слышу звук тамбурина и крики ссоры.

Когда мне говорят: «Александрия»,
я вижу бледно-багровый закат над зеленым морем,
мохнатые мигающие звезды
и светлые серые глаза под густыми бровями,
которые я вижу и тогда,
когда не говорят мне: «Александрия!»

Ощипали, как курицу…
Память украли.
Из квартиры в квартиру,
из дома шли в дом,
изымали,
свозили на свалки,
сжигали…
Всё забрали.
И нечем питаться печали:
по родным своим плачу
над голым столом.

1988

Палач в ярко-красной мантилье,
Гуляя средь свежих могил,
К ещё не зарытой могиле
С усмешкой Шута поманил:

«Эй, Шут, так и быть, ради встречи,
Взгляни, как работал тут я:
Вот гроб. На гробу – крест и свечи,
В гробу – Королева твоя.

Взгляни, работа какова».

«Ты прав, Палач. Она мертва».

Палач в ярко-красной мантилье,
Гуляя средь свежих могил,
К ещё не зарытой могиле
С усмешкой Шута поманил:

«Эй, Шут, так и быть, ради встречи.
Взгляни, как работал тут я:
Вот гроб. На гробу – крест и свечи,
В гробу том – Отчизна твоя.

Взгляни, работа какова?»

«Ты лжешь, Палач. Она – жива…»

1921

Вороны каркали, и гаркали грачи,
Березы над весною, как врачи
В халатах узких. Пульс ручьев стучит.
Как у щенка чумного.
Закричи,
Февраль! И перекрестные лучи
Пронзят тебя. И мукам той ночи —
Над каждой строчкой бейся,- но учись.
...................
Каждая строчка — это дуэль,-
Площадка отмерена точно.
И строчка на строчку — шинель на шинель,
И скресты двух шпаг — рифмы строчек.
И если верх — такая мысль,
За которую сжегся Коперник,
Ты не сможешь забыть, пусть в бреду приснись,
Пусть пиши без бумаги и перьев.

Май 1940?

По дороге идут богомолки,
Под ногами полынь да комли.
Раздвигая щипульные колки,
На канавах звенят костыли.

Топчут лапти по полю кукольни,
Где-то ржанье и храп табуна,
И зовет их с большой колокольни
Гулкий звон, словно зык чугуна.

Отряхают старухи дулейки,
Вяжут девки косницы до пят.
Из подворья с высокой келейки
На платки их монахи глядят.

На вратах монастырские знаки:
«Упокою грядущих ко мне»,
А в саду разбрехались собаки,
Словно чуя воров на гумне.

Лижут сумерки золото солнца,
В дальних рощах аукает звон…
По тени от ветлы-веретенца
Богомолки идут на канон.

1914

Золотятся ковровые нивы,
И чернеют на пашнях комли…
Отчего же задумались ивы,
Словно жаль им родимой земли?.

Как и встарь, месяц облаки водит,
Словно древнюю рать богатырь,
И за годами годы проходят,
Пропадая в безвестную ширь.

Та же Русь без конца и без края,
И над нею дымок голубой —
Что ж и я не пою, а рыдаю
Над людьми, над собой, над судьбой?

И мне мнится: в предутрии пламя
Пред бедою затеплила даль,
И сгустила туман над полями
Небывалая в мире печаль…

1914

Как юности луна двурогая,
Как золотой закат Подстепья,
Мне Бунина сияет строгое
Словесное великолепье.

Как жажда дня неутоленного,
Как сплав пожара и тумана,
Искрясь, восходит речь Платонова
На Божий свет из котлована.

Как боль, что всею сутью познана,
Как миг предсмертный в душегубке,
Приказывает слово Гроссмана
Творить не рифмы, а поступки,

Как будто кедрача упрямого,
Вечнозеленое, живое
Мне слово видится Шаламова —
Над снегом вздыбленная хвоя.

1988

Не узнавай, куда я путь склонила,
В какой предел из мира перешла…
О друг, я все земное совершила;
Я на земле любила и жила.

Нашла ли их? Сбылись ли ожиданья?
Без страха верь; обмана сердцу нет;
Сбылося все; я в стороне свиданья;
И знаю здесь_, сколь ваш_прекрасен свет.

Друг, на земле_великое не тщетно;
Будь тверд, а здесь_тебе не изменят;
О милый, здесь_не будет безответно
Ничто, ничто: ни мысль, ни вздох, ни взгляд.

Не унывай: минувшее с тобою;
Незрима я, но в мире мы одном;
Будь верен мне прекрасною душою;
Сверши один_начатое вдвоем_.

1815

Бежит волна — волной, волне хребет ломая,
Кидаясь на луну в невольничьей тоске,
И янычарская пучина молодая,
Неусыпленная столица волновая,
Кривеет, мечется и роет ров в песке.

А через воздух сумрачно-хлопчатый
Неначатой стены мерещатся зубцы,
А с пенных лестниц падают солдаты
Султанов мнительных — разбрызганы, разъяты —
И яд разносят хладные скопцы.

27 июня 1935

Белеет ночь. Деревья сквера
Гигантским мохом поднялись.
Вот из-за крыш луна-химера
Приозарила светом высь.
И в фосфорическом сияньи
Открылся бледный мир чудес:
Дома стоят, как изваянья,
Висит, как полог, свод небес.
Как декорации феерий,
Деревья тянутся к луне.
И кто-то есть в пустынном сквере,
Поднявший руки к вышине.
1 мая 1896

Год написания: 1896